Можно сказать, что творчество Владимира Высоцкого — биография нашего времени. Конечно, биография — это нечто связанное, последовательное, а он в своих сюжетах и темах как будто разбросан, но в огромном числе песен, пропетых в разные времена, Высоцкий затронул очень важные или, лучше сказать, очень больные моменты нашей истории. Он рассказывал нам почти обо всем, чем жили мы, чем жил народ — при нем и до него. Пел о воине, о трудном послевоенном времени, когда он был мальчиком, но, как оказалось потом, всё хорошо ухватил, почувствовал и понял... Пел о больших делах и стройках и о тяжких временах тридцать седьмого, о космосе и космонавтах, спортсменах, альпинистах, моряках, пограничниках, солдатах, поэтах, шоферах — о ком угодно, обо всем. Великая, фантастическая его популярность, возникшая так неожиданно, объяснима: Высоцкии вошел в самую гущу народа, он был понятен многим, почти всем.
Ю. Трифонов

Я думаю, Высоцкий не смог бы стать столь популярным человеком, если бы не соединил в себе таланты большого поэта и большого артиста, певца. Но и это еще не все, еще очень важно, что он взял на себя смелость выражать самое насущное и никем не выражаемое: то истинное, чем народ на самом деле «болел», о чем действительно думал, что было предметом повседневных разговоров людей между собой.
Он начинал с того, что сочинял и пел для «своих», для людей, его окружавших, для тех, кого он лично знал и кто знал его. А с в о и м и оказались миллионы, песни разлетелись стремительно и звучали в квартирах интеллектуалов, в рабочих и студенческих общежитиях, их пела молодежь, школьники.

...Как-то весной он устроил большой концерт в воинском клубе, пригласил меня. Я в первый раз видел его выступление на публике, и меня поразило, с каким восторгом и пониманием слушали его и солдаты, и офицеры в самых высоких званиях. Они все воспринимали его тоже как своего.

Высоцкий был поэт остросатирический, он высмеивал бюрократов, чиновников, подхалимов, дураков и — в особенности — обывателей, пожирателей благополучия. У него было очень много злых и чрезвычайно острых песен об этом слое городского мещанства, и, что особенно странно, все эти люди, персонажи его сатиры, тоже его любили, как будто не понимали, что он над ними издевается. В этом есть какая-то загадочность, и объяснить ее так вот сразу я не берусь.

По своему человеческому свойству и в творчестве своем он был истинно русским человеком. Он выражал нечто такое, чему в русском языке я даже не могу подобрать нужного слова. Немцы называют это менталитет, приблизительно это переводится как склад ума, образ мышления, характер души. Так вот, менталитет русского народа Высоцкий выразил, как, пожалуй, никто другой, коснувшись при этом глубин, иногда уходящих очень далеко... И ширина его охвата почти безгранична: от жизни ученых до криминальных слоев. И всё это было спаяно вместе, и всё это была картина жизни современной ему России.

На его похоронах было так много людей, что даже те, кто, казалось бы, понимал тогда его значение, не ожидали такого. Конечно, Высоцкий снимался в кино, выступал на эстраде, был артистом Театра на Таганке, но ведь он не был в официальном почете, о нем почти не писали, не говорили по радио... Оказалось, что Высоцкий не нуждался ни в каком официальном признании, прославлении, вернее, его талант не нуждался: талант все сделал сам. Это безусловный урок, если говорить об искусстве и судьбе в искусстве.

Мы недостаточно ценим людей при их жизни. Все мы, кто его знал и любил, понимали, что это большой человек, но подлинного масштаба личности Высоцкого в общем-то никто не осознавал. Это тоже урок — очень горестный — и, как все уроки, он не пойдет впрок человечеству. Так было, и так будет, но каждый раз, когда это происходит с конкретной судьбой, становится очень горько.

С Володей Высоцким мы по-настоящему познакомились только в последние годы, когда я стал автором Театра на Таганке, так что встреч было не так уж много. Тем более, что в последнее время он все время куда-то уезжал, куда-то уносился. Иногда казалось, что это какое-то не очень осмысленное движение. Вдруг он спохватывался и говорил на бегу: «Улетаю в Алма-Ату» или «Завтра надо лететь в Сочи». А повод чаще всего был простой: надо кому-то помочь, друг ждет, надо для него что-то сделать.

Помню, встретил его на Красной Пахре, он ехал в Москву, Володя остановил машину, вышел, мы расцеловались. У него была такая трогательная манера: никогда не мог просто проехать, обязательно останавливал машину и очень торжественно выходил здороваться. В тот день была премьера «Дома на набережной» на Таганке. Я спросил: «Володя, вечером придете на банкет?» — «Нет, Юрий Валентинович, простите, но я уезжаю».— «Куда?» — «На лесоповал». Оказалось, куда-то в Тюмень, в Западную Сибирь...

Последний для Высоцкого Новый год мы встречали вместе. Я запомнил эту ночь только потому, что там был Володя. В одном доме на Пахре образовалась довольно большая, но какая-то пестрая компания. Пришли Володя с Мариной. Володя принес гитару. Он был очень приветлив, со всеми мягок, спрашивал о делах, предлагал помощь, а потом кого-то повез в Москву, потому что никто другой не вызвался. Когда прощались, моя жена сказала ему: «Володя, ну как же так, мы просидели целую ночь, и вы даже не спели ничего, а мы так хотели послушать». Он ответил: «Так ведь другие же не хотели, я видел... Ну, ничего, в следующий раз специально соберемся».

Это была ужасно нелепая ночь. Среди нас был Высоцкий, единственный в этом большом и шумном застолье человек со всенародной славой. И он был там скромнейший, простой, деликатный, всем нужный человек. Это было его естественным качеством, природным, а потому очень редким.

...Россия всегда любила своих истинных поэтов. На могилы Пушкина, Есенина, Пастернака приходят люди, кладут цветы, читают стихи. Теперь так будет и с Владимиром Высоцким.

Ю. Трифонов (1980 г.)