Баловень неслыханной прижизненной славы, предмет всеобщего восторга и поклонения, объездил Европу, пел в США и Канаде, был на Гавайях, первый актер знаменитого театра... Ну, не издавали при жизни — да так ли уж к этому стремился? Да очень ли от этого страдал? А миллионы километров его записей — это ли не тираж? Ну, конечно, мешались чиновники, где с визой, где с концертом, — но ведь не травля же, не облава, даже не драка, чего там. Не был он мучеником, не был страдальцем, а вот балагуром, клоуном, насмешником — был, что довольно трудно предположить, глядя на памятник. И лицо какое-то слепое. И непреклонность картинная...

Но тут я понял: эта бронза воплощает героический миф, народное представление. Ведь и сам Высоцкий всегда хотел быть победителем. В песнях слышно, как хочется ему, как нравится быть сильным, жестким, уверенным, твердо знать, чего хочешь, чего не любишь. Преодолеть все и добиться, во что бы то ни стало. Эта интонация у него повторяется, варьируется... кажется, что ему необходимо это постоянно доказывать — себе? Или нам? Значит, не так уж и силен, что ли? Не так уж уверен?
И тут вдруг я еще понял: какую строку, какой исступленный стих хотел изваять скульптор:

Рвусь из сил и из всех сухожилий...

(А получилось: врагу не сдается...)

О, какая маета, какая неутоленность колобродила в человеке, водила, гоняла, давила! Вдруг сошлись в нем одном и горьковские босяки, и гоголевские бурлаки с бурсаками, и наши нынешние — кто? Почему-то лезут в голову моряки Конецкого и Жеглов. Сошлись и загудели, загуляли, забедокурили. А потом и заплакали:

Э-эх, раз!..
Да ещё раз!..

Ощущение бестолковости, какой-то душной абсурдности существования:

Где-то кони пляшут в такт
Нехотя и плавно...

Скука, надоело...

А под горою вишня...

Ложь, бессмыслица...

И ни церковь, ни кабак-
Ничего не свято...

И уж конечно:
А в конце дороги той — плаха с топорами.

Вот оно, что спето им от всех от нас, российских людей-любого чина и звания. И как же было душе не отозваться на эту песнь, на этот взвой, раздавшийся так мощно и истово:
Нет, ребята, все не так!
Все не так, ребята!

Мне эта нота слышна во всякой его песне: и в самой «победительной» (особенно в тех местах, где о цене, о риске), и в самой скоморошьей.

Нота трагическая, так как ощущение напрасности, неприложимость сил при их избытке — трагично. Поэтому всякая его песня никогда не пуста.
Самые легкие, дурашливые, побасенные или фокстротные его вещи — это богатырская забава, упражнение для мускулов, назначенных совершать подвиги. Оттого в этик вещах и слышна порой чрезмерность, похожая на неуклюжесть.

...Да, представляю себе, как нелегко, неуютно с ним было близким, даже самым любимым, а может быть, им-то особенно.

«...Он, мятежный, просит бури» всегда — потому что парус лишь тогда и ощущает себя парусом, когда наполнен ветром, упруг и мощен, как же ему без бури?
Потом вспомнил, что собирались водрузить метеорит, чтоб выразить необычность... инопланетность? Какая там инопланетность! Тем более иноземность...

Потом пошел к Есенину, там новый памятник, сахарный какой-то. Сначала подумал: «Уж лучше так: простое внешнее сходство». Но все равно чувство некоторой обиды... Нет, ребята, все не так...

Бог мой! А сегодня-то: уже где бы только он не побывал! В каких бы только фильмах не отснялся! А какие песни бы...
ЮЛИЙ КИМ